«Сегодня есть элементы гражданского конфликта, предреволюционной ситуации и даже войны»

Вопрос: Сергей Александрович, насколько в Украине сегодня актуальна проблема радикализма?

Ответ: Во-первых, для того, чтобы четко ответить на этот вопрос, необходимо определиться в дефинициях, которые дают возможность понять, что такое радикализм и чем он отличается от экстремизма и терроризма. В частности, радикализм происходит от слова «корень», а это значит, что носители этого политического течения в той или иной мере склонны к решительным мерам и крайним политическим решениям во имя реализации собственных принципов и идеалов.

То есть прежде всего мы говорим о том, что на сегодняшний день в Украине есть социальный заказ на политические идеи и действия, направленные на решительное, то есть «коренное», изменение существующих институтов власти и гражданского общества, которые, по их мнению, не способны адекватно реагировать на угрозы социального, гуманитарного и политического характера. Кроме того, радикализм проявляется в ключевые кризисные периоды истории, когда социальная структура общества деградирует, а политико-экономический истеблишмент становится неэффективным и социально безответственным.

Социальное раздражение подавляющего большинства украинских граждан так называемой политической элитой, независимо от ее идеологической окраски, приобретает такой массовый характер, что ставит под сомнение существующий социальный договор, политические традиции и институты государственной власти, а также старого уклада жизни. Потребность в «революции», «низвержении» и «перезагрузке» всего, что оказалось неспособным слышать и реагировать, рождает радикалов, а они гражданский конфликт, который ставит под сомнение легитимность неэффективных институтов государства.

Вопрос: Скажите, какие сегодня существуют формы радикализма?

Ответ: Разные. Это идеологические и культурологические течения; политические партии; общественные организации и движения, которые реализуют себя как в сфере так называемых адвокатских услуг, так и в сфере «сервисной помощи». Речь идет о формировании параллельных структур власти и нового социального лифта, способного в лице радикалов стать посредником между «своими» и «чужими», то есть властью – оппозицией, государством – гражданским обществом – человеком, корпорацией – физическим лицом и т.п. Технологии достижения поставленных целей радикалами делают их «революционерами», «экстремистами» или же «террористами».

Зачастую это студенты, продвинутые рабочие, то есть люди со средним специальным и высшим образованием, до 35 лет, часто несемейные. Часто к ним присоединяются люди среднего и старшего поколения, которые, имея уже сложившийся жизненный опыт, надеются быть полезными обществу. Часто они чувствуют себя ненужными, ищут, где можно реализовать свой потенциал. Они еще хотят сказать свое слово и быть услышанными, независимо от формы выступления...

Так вот, первое – есть потребность общества в радикализме как ответ на неэффективное управление и отсутствие социального лифта.

Второе – работа специальных служб; зачастую, когда спецслужбы не хотят работать, а политики выполнять грязную работу, они используют радикальные организации как средство влияния. В свое время это были Приднестровье, Чечня, Грузия, Абхазия, другие горячие точки по периметру Украины.

Третье – инструмент влияния основных финансово-политических групп, которые через финансовые и информационные каналы поддерживают радикалов, защищая свои корпоративные интересы.

Четвертое – партийные сателлиты в виде военно-патриотических, спортивных и культурологических организаций. Они их финансируют, они этих людей забирают потом по партийным спискам, прикрывают, оказывают медицинскую и финансовую помощь.

Пятое – «административные проекты» – «радикалы под ситуацию», так называемые титушки.

Хотя я бы на сегодняшний день не говорил о «титушках» как единственной силе со стороны власти, потому что если раньше это были наемные отряды «заробитчан», то сегодня радикальную нишу «антимайдана» пытаются занять организации типа «Оплот» и ему подобных.

Еще раз подчеркиваю, сегодня возникает антирадикальный «майдан» не потому, что они хотят защищать власть, а потому, что выступают как средство антидавления. Любое давление рождает антидавление среди молодежи и политических сил различного спектра. И последнее – это так называемый внешний фактор, о котором скажем ниже.

Зачастую живительной средой для радикалов есть интеллигенция, прежде всего социально нереализованный средний класс, который в условиях социальных потрясений и экспериментов чувствует себя выброшенным из процесса управления обществом и государством. Они сильно раздражены и готовы к формату жесткого и быстрого ответа на простые, но не решенные вопросы. Их раздражают прописные кумиры из власти и оппозиции, они не верят в слова, они ждут поступков.

Это люди достаточно образованы, относительно социально стабильны, среднего возраста, ориентируются на молодежь до тридцати лет, разочарованы и не собираются долго ожидать ответов от других, имеют собственную точку зрения на события в Украине и за рубежом. Готовы на самопожертвование и зачастую противостоят эволюционному пути развития, будучи уверенными, что по «дороге политических реформ их снова кинут». Фамилия тех, кто это сделает, роли не играет.

Вопрос: Как Европа решала эту проблему, ведь там этот вопрос был намного острее, чем сейчас в Украине?

Ответ: Что же касается вашего вопроса, то там несколько иная ситуация. В Европе радикализм зачастую замешан на национально-освободительной борьбе с разными видами политических составляющих. Как пример, ИРА — Ирландская республиканская армия и Шин Фейн, баскские организации и так далее. Вместе с тем там достаточно активно действуют и радикальные организации социально-политической направленности.

Особенно сильны они во Франции, Германии, Греции, Британии, Испании, Италии и так далее. Это организации анархо-синдикалистского толка, левацкие и праворадикальные экстремисты, «боевые автономные группы самообороны», спортивные ультрас, этнические и религиозные группы влияния и т. д.

В Украине это явление в стадии развития. Но, тем не менее, процесс подходит к моменту формирования «политической самостоятельности» радикалов. Они сегодня воспринимают лидеров «формальной» оппозиции как ситуативных союзников.

Радикальная оппозиция в лице молодежи и среднего поколения склонна к формированию собственных политических сил и институтов власти, и третье — радикалы сегодня ищут формат идеологии, независимо от того, будет ли она левой или правой, способной реализовать, и достаточно быстро, политическую агрессию и решительность в политический капитал. В частности, мы можем говорить о «Правом секторе», «Тризубе», «Унсовцах» «афганцах», «чернобыльцах», «силовиках», спортивных ультрас и так далее.

В первую очередь мы подчеркиваем, что в Украине радикальное движение возникло прежде всего как реакция части населения, в частности интеллигенции, на отсутствие реальных механизмов влияния на принятие идеологических, политических, экономических решений в сфере государственного управления. Они почувствовали себя лишними на чужом празднике жизни, они хотят быть нужными и услышанными как властью, так и оппозицией. Они уже не «электоральная биомасса», они субъект украинской политики.

«Радикалы сегодня более близки к народу, нежели лидеры оппозиции и власти»

Вопрос: Готова ли парламентская оппозиция использовать радикализм как политический инструмент?

Ответ: Оппозиция не готова управлять радикализмом, она подстраивается под радикалов, но не управляет ими. Отсюда вывод. Первый. Те уступки, те переговорные процессы, которые происходят в Украине, не являются полностью легитимными, ибо не имеют поддержки большинства. Они могут создать только площадку для политических коммуникаций.

Второе. Радикалы не принимают участие напрямую в контактах с властью, а значит, они оставляют за собой абсолютное право на действие в различной форме. И в-третьих, власть, как и оппозиция, возможно, пытается влиять на радикалов через посредников. Речь может идти об отдельных бизнес-структурах, спецслужбах, иностранных агентах, политических партиях, общественных организациях.

Вопрос находится в плоскости эффективности этих контактов как технологий влияния ключевых политических игроков на политический процесс. Реализуется радикализм в Украине в различных формах — от экстремистских организаций, боевых групп в виде отрядов самообороны до политических структур, в виде политических организаций для участия в выборах.

Вопрос: Скажите, можно ли сейчас говорить о том, что в Украине наблюдается общеевропейская тенденция возрастания популярности правых партий?

Ответ: Нет. Сегодня происходит радикализация политического движения вообще, независимо от того «правые» они или «левые». Агрессия человеческого индивидуума при современных технологиях XXI века приобретает планетарный масштаб. Мы можем говорить о популярности радикальных движений на трансатлантическом пространстве включая страны «золотого миллиарда». Мы с уверенностью можем говорить о возникновении новых управленческих реалий и социогуманитарных вызовах.

Любую власть в демократическом обществе не любят, но горе той власти, которая не способна объяснить собственному гражданину свои шаги в области политики и указать на его приватные интересы в программах, которые эта власть и реализует на практике.

Радикалы хотят, как мы с вами определили, очень быстро и кардинально изменить мир. Есть два варианта решения: первый – авторитарный, второй – солидарный; но все они базируются на эффективности, креативности и социальной ответственности основных политических и экономических игроков. К слову, украинские радикалы, по свидетельству зарубежных коллег, могут стать существенным катализатором для европейцев.

Украинцы поставили на повестку дня вопросы социального, гуманитарного характера в контексте современных требований к правам человека, которые, по мнению части европейских экспертов, потеряли свое истинное звучание. Обратите внимание, защита национальной, гуманитарной, социальной идентичности сегодня громче и громче звучит в странах Евросоюза.

Вопрос: Если говорить о государственной идеологии и радикализме, можно ли сделать вывод, что радикализм возник по причине отсутствия государственной идеологии в Украине?

Ответ: Нет, радикализм — это глубокая социальная обида и раздражение, это нереализованность больших социальных групп. Обратите внимание, что гражданские войны, конфликты возникают тогда, когда есть потребность у граждан быть услышанными и когда существующие институты государственной власти являются неэффективными. Восстания и революционные события происходят в период определенного социального подъема.

Когда у части населения есть возможность оглянуться на свою историю, проанализировать свое бытие и оценить свои социальные перспективы. В первой части я с вами согласен – неэффективное социальное управление. Социальная ответственность власти, корпораций и общества перед индивидуумом. Особенно индивидуумом образованным и молодым, нереализованным.

Вопрос: Бездействие порождает радикализм. История наглядно нам показала это в 1933 году в Германии. Что должна сегодня власть предпринять, чтобы минимизировать влияние радикалов на политическую систему страны?

Ответ: Первое — эффективное управление. Второе — эффективная коммуникация. Третье — увеличение роли интеллектуалов в принятии решений. Четвертое — возможность прогнозировать последствия принятых решений.

То есть эффективная политика теперь строится не по принципу демократического централизма, когда большинство управляет меньшинством или меньшинство навязывает волю большинству, а по принципу социальной ответственности в процессе реализации коллективных интересов с четко определенными конечными пользователями и группами мишеней. Я бы говорил не о пирамидальном управлении, а о так называемом конусном, или консенсусом, управлении, способном интегрировать каждого гражданина в функциональный процесс принятия решений.

«Социальный котел» человеческого бытия должен иметь свой клапан выпуска пара в виде «социального лифта» общего пользования. Когда этого нет, пар вырывается там, где «тонко», — власть, правоохранительная и судебная система. Это формула радикализма.

Мы понимаем, что все не могут иметь равный доступ к тому, что ограничено. Но иллюзия действенности этого механизма и надежда на возможную справедливость должны существовать и поддерживать стабильность институтов государственной власти и политического режима. Неверие и неуважение со стороны собственных граждан убивает легитимность любой власти, и спасение — только в механизмах политического доверия и нового социального договора, не путать с конституцией.

«Радикализм – показатель нездоровой системы управления»

Вопрос: Скажите, о люстрации украинской политической элиты было многое сказано на протяжении 23 лет. Скажите, может, радикализм — это ответ народа на очищение украинской власти как олигархов и воров?

Ответ: Прежде всего люстрация собственного достоинства, когда есть потребность научится уважать себя и других не с позиции денег и силы, а с позиции твоей полезности, эффективности, ума и адекватности. Главное, выдавить с себя не только раба, но и жлоба. Необходимо научиться уважать не только нации и государства, но и отдельного человека, не путать с эрзац-человеком в виде «кресла», «кошелька» и «телеголовы».

Радикализм – это не только отсутствие денег и хлеба, это тотальное неуважение к тому, с чего нельзя получить прибыль. Есть потребность воспринимать человека не только как инструмент для получения прибыли, а прежде всего как партнера в социальном диалоге и мироустройстве. Ибо власть и политическая элита должны выполнять сервисную функцию, а не выращивать вождей, героев, ведущих общество на бойню. Любая жертва — это плата за прогресс большинства, а не комфорт меньшинства, в какую бы тогу благоденствия оно не рядилось.

Когда-то президенту США Рузвельту задали вопрос о возможности революции в Америке. На что он ответил, что в Америке не может быть революции по двум причинам: потому что каждый может себе позволить на Рождество купить индейку и заказать яблочный пирог. Возможно, не все поймут сентенцию начала ХХ века, но в этой фразе присутствует скрытый смысл: если я имею возможность жить как большинство и моя мечта имеет перспективу быть реализованной, я буду поддерживать этот уклад жизни, эти институты власти и эту страну, которая мне это гарантирует.

Стоит ли говорить, что в XXI веке такой набор требований окажется ограниченным, но смысл в том, что «Украинский проект» должен стать конкурентным и востребованным для миллионов граждан, которые свое будущее и будущее своих детей связывают с ним. Украина нужна прежде всего нам, а потом им…

Вопрос: Скажите, вот сегодня уместно ли говорить о каком-то тождестве в Украине национализма и радикализма?

Ответ: Сегодня украинский политический класс действует в формате «страха» как инструмента тотальной победы. Уверенность в том, что страх поможет власти и оппозиции оказаться на политическом Олимпе, заставляет их сжигать мосты и максимально радикализировать свои действия. А это значит, что мы уже находимся я в состоянии латентной гражданской войны. Войти просто, выйти без катастрофических потерь – сложно.

Умение не только запугать оппонента, но и услышать его, а при возможности – убедить, свидетельствует о желании политиков быть полезными обществу. А желание и возможность что-то дельное предложить, а самое главное, реализовывать в виде механизма социального диалога, свидетельствуют об эффективности и зрелости политической национальной элиты.

Вопрос: Говоря в контексте геополитики, можно ли говорить о современном украинском радикализме как о геополитическом инструменте по дестабилизации политической ситуации в Украине?

Ответ: И да, и нет. Исходя из вышепроведенного анализа такой инструментарий действует, если в обществе созданы условия для возникновения и развития радикализма. В Украине такая потребность есть, а значит, всегда будет соблазн использовать это явление в собственных внутриполитических и внешнеполитических целях.

Основные геополитические игроки, по моему мнению, через систему посредников и специальных методик уже работают на украинском радикальном поле, оттачивая новые модели поведения общества в условиях латентного внешнеполитического конфликта интересов. В какой-то мере Украина стала новым «диким полем» борьбы за новый геополитический порядок и региональный расклад.

Вопрос: В электоральном плане «Свобода» до 2014 года являлась монополистом правой идеологии в Украине. 2014 год продемонстрировал восход возможной новой правой силы в Украине - «Правого сектора». Многие эксперты говорят о процессе институционализации в будущем «Правого сектора» в политическую партию. Тогда как поменяется электоральная карта в Украине?

Ответ: Пока особенно никак. Речь идет о перезагрузке украинского политикума в полном объеме. Вы вспомните, акции протеста оппозиции по вопросу Ю. Тимошенко, которые не смогли собрать достаточное количество людей. И совсем иное - социальная обида, нереализованность миллионов людей.

То есть мы можем говорить, что в украинском обществе есть потребность в «Правом секторе», в УНА-УНСО, «Тризубе» в «афганцах», в правом и левом радикализме. К слову, на подходе идеи левого радикализма, радикализма социального переустройства в формате ХХI века.

Мы говорим о правах человека в полном объеме, где политико–гуманитарные права идут в тесной связке с правами социальными. У нас особенно об этом не говорили, а надо бы. Ведь вопросы собственности, эффективного и прозрачного доступа ко всем видам ресурсов – это краеугольный камень эффективного государства.

В этом аспекте целесообразно говорить о перезагрузке всей политико-экономической и государственно-управленческой системы Украины, об эффективности политических и государственных институтов, о повышении роли как гражданского общества, так и отдельно взятого человека. Как-то Гегель сказал, что политическая нация формируется на крови, а я бы позволил добавить – на самосознании и собственном уважении.